Был у нас в части невезучий младший сержант – не «дед», но стремившийся к нему всеми амбициями. Жутко не любил «духов», до психологического садизма. И за это нещадно не любила его судьба.
Бывало остановит «молодёнка», тащившего харчи в кульке с КПП ("Тело, стой! Ко мне!"). Тот, зная его крутой нрав, не спорит, вяло пытаясь что-то намекнуть (ну тава-арищ сержа-ант – Рот закрой, я сказал!). Кулёк частично опустошается, находится на дне бутылка водки (… ты не оборзел ли, солдат!.. Ладно, отнесёшь это ко мне, там каптёр зашкерит… выполнять!). И придаст пинка для рывка военнослужащему в непонятных для него раздумьях… К вечеру выяснится, что этот кулёчек (ОБЯЗАТЕЛЬНО!) принадлежит замначальнику штаба или тыловику, а в нём «ганжубас» на офицерскую вечеринку… молодой под пытками ничего не скажет, боясь расправы, но, как обычно ведётся, найдётся сексот, который выведет нашего невезучего сержанта на Голгофу. При попытке узнать у младого солдата «кто настучал» его застанет замполит и… От злобы на жизнь у него открылся гастрит, понадеясь на который, он ложится в госпиталь, уповая на везение комиссоваться, но его вернут за пьянку и… В общем, в результате многострадальной колесницы воинской справедливости он ходил в вечных дежурных по роте (кто служил, тот понимает)! Даже фамилия у него подходящая – Заематин.
В наряд ему попадались чаще всего нерускоязычные, а от нелюбви к ближнему Заематин не владел языком глухонемых или, хотя бы, телодвижений. Чаще всего он объяснял на уровне запугивания, а от страха до понимания приказа тропинка уводила подчинённых всё дальше и дальше. Кому за бардак в роте попадало – сами понимаете…Это лирика, теперь суть!
Настоящий командир с большой буквы – капитан Коршунов – был как раз в ту самую ночь на дежурстве по части. Старлеем воевал, майором развёлся, в капитаны разжалован (говорили, что за то и развёлся, за что разжалован – кого-то из начсостава застукал с женой). Но злобы на окружающих не срывал, хотя мог ради шутки и педагогического опыта лупануть бойцу-пулемётчику по мягкому месту жёстким диском. Не-е, не от компьютера. Дура тяжёлая, но в его-то ручище он игрушечным казался. Так о чём я?...
Дежурный по роте Заематин, на время отбоя, поставил на тумбочку одного из наряда попонятливее, а в шарнир двери роты «скрипача», чтобы во время открывания сержант успел проснуться и размять рот для рапорта проверяющему. Вот только пока тот спал, Коршун успел незаметно проникнуть в роту (любил он «шутки по технике ниндзя»), кивком головы спросил у ошалевшего дневального «где?» и тот машинально кивнул на каптёрку со спящим «дежротом»…
После его ухода, через десять минут, в дверь вломился охраняющий караул с КПП в полной боевой. Дежурили там только деды, настоящие спецы, никто их не трогал, кроме случаев запалов в ротах в рамках учебной боевой («на вверенный вам объект проник диверсант, замаскированный под бойца такого-то»). Заематина разбудили далеко не пением соловья, затем притащили к дежурному по части, от которого и прилетело уже второй раз. Вечер переставал быть томным, но ещё не прерывал повествование…
Когда ворвался запыхавшийся боец из соседней роты, посланный предупредить о посещении Коршуна, Заематин выбежал к нему быстрее, чем закрылась дверь. Оказалось, гонец не говорит по русски, но ищет «одного уважаемого старика», но фамилию его он не знает, а знает, как он выглядит, надо найти, и, видимо боясь расправы своих старослужащих, рвётся в спящие кубрики его искать(«Там ета… зовут… тока я не помню фамиль… я покажу…»). Охраняя сон роты, находясь в невменяемом состоянии после вечерних событий, Заематин обкладывает перевозбуждённого молодого нечленораздельным шёпотом и спускает его с лестницы («Чтоб я тебя больше здесь не видел!..») и благополучно возвращается к сну. Следом, вновь прилетел Коршун. Скорее через форточку, так как его появление рядом с собой дневальный никак не мог объяснить законами физики. Приказав разбудить через 15 минут, капитан просто направился вздремнуть на свободной койке. Дневальный, увидев приоткрытую капитаном дверь, решил её закрыть, напрочь забыв о «сверчке» тут же молниеносно вернулся на пост. На шум появился Заематин, он увидел удаляющуюся вглубь казармы осторожную фигуру Коршуна, и, приняв его за заблудившегося, жестом заткнув дневального рванул за ним. А когда фигура ещё и растянулась на кровати, дежрот просто пнул со всего разбега снизу по сетке кровати.
– Я не понял боец! … Встать, чё не понял! – и в ответ на нецензурное ворчание поперхнувшегося в темноте вполголоса заорал о том, как он предполагает свои половые отношения с надоедливыми лицами восточной национальности, с командованием части и…
Это длилось долго, как значимый монолог, хотя заключалось всего в семи-восьми словах, но зрительный зал поддерживающе молчал. Каждый, кто слышал, нарисовал себе в воображении его переходящее от искажения к удовольствию лицо. Затем, словно последняя нота на гитаре после накапливающейся паузы, в полной тишине проснувшейся и прислушавшейся роты... После вздоха Заематин… выпалил вслух свои мстительные фантазии по поводу капитана Коршуна. И снова пауза в финале бурного фламенко.
Голос ротного озвучивший фамилию сержанта ввёл Заематина в ступор. Затем шаг в сторону выхода и такой же резкий обратно. Всё, что смог выдать его ошалелый от вида поднимающейся с пола фигуры мозг, так это частичку караульного устава:
– … товарищ капитан! … За время… вашего отсутствия…
– …Как и вашего, сержант! – чётко сгрёб его в охапку капитан и потащил за собой. Проходя мимо дневального, приостановился, – Солдат. Ровно через три минуты звонишь в медпункт, там сегодня Рома-живодёр дежурит. Скажешь, что во второй роте, в результате саморазряда при ревизии КХО у бойца начался непрекращающийся приступ диареи…. Да, и пусть бинты захватит на всякий
случай!
Дневальный чуть улыбнулся.
– Я больше не буду, товарищ капитан…– жидко раздалось со стороны Заематина.
– А ты и не будешь. Помнишь шуточный рапорт комбату «Отправьте меня в Чечню»? Он его не выкинул.
В темноте анфилады-взлётки ротного расположения на фоне освещения входной группы было видно два удаляющихся силуэта. Будто Железный Дровосек бессердечно тащит Страшилу, так и не получившего мозги.